Белый Тигр - Страница 24

Этот человек что-то скрывает.

Просыпаюсь окончательно. Стараюсь привести мысли в порядок.

Рам Парсад последнее время какой-то странный.

Дыхание у него сделалось зловонное. Даже Пинки-мадам пожаловалась. Он внезапно перестал есть с остальными, будь то дома или на стороне. Даже по воскресеньям, когда подавали курицу, отказывался. Дескать, он уже поел, или не голоден, или...

Я следил за ним весь день. Ближе к вечеру, как я и предполагал, он куда-то засобирался.

Повар сказал мне, что каждый вечер в одно и то же время Рам Парсад отлучается со двора.

Вот и сейчас — шасть за ворота.

Срываюсь с места и иду за ним.

В этой части Дханбада мне бывать не доводилось. Рам Парсад попетлял по переулкам, оглянулся несколько раз, словно желая убедиться, что слежки нет, и припустил чуть не бегом.

Домчался до небольшого двухэтажного дома. Окна забраны решетками, у входа вытянулись в линейку черные водопроводные краны. Рам Парсад нагнулся к крану, умылся, прополоскал рот, сплюнул. Снял сандалии. Стена была усеяна квадратными углублениями, в них стояла обувь. Рам Парсад сунул свои сандалии в такую же выемку, вошел и закрыл за собой дверь.

Я хлопнул себя ладонью по лбу. Ох и дурак же я! Ведь сейчас Рамадан! Днем они не едят и не пьют!

Примчавшись домой, я сразу кинулся к непальцу. Он стоял у парадных ворот, ковырял в зубах веточкой мелии — бедняки используют их вместо зубочисток.

— Какое я кино сейчас видел, сэр, — говорю.

— Пошел на хрен.

— Замечательное кино, сэр. Драки. Танцы. Главный герой — мусульманин. Звать Мухаммед Мухаммед.

— Отстань от меня, сопляк. Иди помой машину, если нечем заняться.

— Знаете, что произошло с Мухаммед Мухаммедом в этом кино? Бедный честный мусульманский труженик, он выдал себя за индуса, чтобы устроиться на работу шофером. И назвал себя Рам Парсад.

Веточка упала на землю.

— А как он умудрился провернуть дельце, знаете? Договорился с охранником-непальцем, которому хозяева полностью доверяли. Платил ему, и все было шито-крыто.

Я взял непальца за воротник. В принципе, этого уже было достаточно. Один слуга дал понять другому: я победил. Но уж если торжествовать, так со вкусом, так ведь? И я отвесил ему пощечину.

Дело сделано. Я стал Слугой Номер Один в доме.

Лечу обратно к мечети, чтобы успеть к концу намаза. Успел. Рам Парсад — или Мухаммед, или как там его звали на самом деле — выходит из храма, вынимает сандалии из окошка, отряхивает, надевает и идет себе восвояси. И тут видит меня.

Я подмигиваю ему, и он понимает: его песенка спета.

Слова мои точны и кратки.

С чувством выполненного долга возвращаюсь домой. Из-за черной решетки ворот на меня смотрит непалец. Беру у него связку ключей и кладу себе в карман.

— Подай-ка мне чаю. И печенье. — Тяну его за рубашку. — Свои тряпки отдашь мне. Мои что-то поизносились.

Этой ночью я спал в кровати.

Бывший шофер номер один пришел под утро. Не говоря ни слова, собрал вещи. Все они уместились в небольшом чемоданчике.

Какая жалкая жизнь, подумалось мне. Скрывать свою веру, свое имя — и ради чего? Только чтобы устроиться на работу шофером. Положим, шофер из него был неплохой, уж куда лучше меня. В глубине души мне захотелось прямо сейчас попросить у него прощения и сказать: «Водителем в Дели поедешь ты. Ты не сделал мне ничего плохого. Прости меня, брат».

Я повернулся на другой бок, пукнул и погрузился в сон.

Когда я проснулся, Рама Парсада и след простыл. Картинки и фигурки индусских богов он с собой брать не стал. Я их всех сложил в мешок — вдруг еще пригодятся, мало ли что.

Вечером ко мне зашел непалец, на лице у него играла улыбка, та же фальшивая лакейская улыбка, которую он приклеивал в присутствии Аиста. Он сообщил мне, что, поскольку Рам Парсад без объявления причин внезапно покинул службу, везти мистера Ашока и Пинки-мадам в Дели придется мне. Он лично — и очень настойчиво — рекомендовал меня Аисту.

Я вытянулся на кровати — наконец-то ложе в моем полном распоряжении — и промурлыкал:

— Замечательно. А теперь будь так любезен, смахни паутину с потолка.

Он молча посмотрел на меня — и отправился за щеткой. Я крикнул ему вдогонку:

— Сэр!

С этого дня непалец каждое утро подавал мне горячий чай со сдобным печеньем — на фарфоровой тарелочке.

В воскресенье у ворот особняка появился Кишан, и я сообщил ему новость. Брат не накинулся на меня с упреками за мое поведение тогда в деревне. Мягкосердечный, он едва сдержал слезы. Наконец-то хоть один его родственник вырвется из Мрака!

— Все получается, как сказала мама, — прошептал Кишан. — Она знала, ты пробьешься.

Через два дня я вез мистера Ашока, Мангуста и Пинки-мадам на «Хонде Сити» в Дели. Заблудиться было сложно — всего-то и требовалось, что пристроиться за каким-нибудь автобусом. А их было полно, и народу битком, люди с подножек свисали, на крыши вскарабкивались. Все они направлялись из Мрака в Дели — будто вся страна стронулась с места и ринулась в столицу.

Когда мы обгоняли автобус, мне хотелось смеяться, хотелось опустить окно и крикнуть бедолагам пассажирам: «А вот я еду в Дели на машине — на авто с кондиционером!»

Да они и так читали все это у меня в глазах.

Ближе к полудню мистер Ашок тронул меня за плечо и произнес:

— Я устал.

Сэр, с самого начала я понимал его без слов —точно собака своего хозяина. Мне сразу стало ясно, чего он хочет. Я съехал на обочину и перебрался со своего сиденья на пассажирское слева от водителя, а он пересел на мое место. Наши тела разминулись так близко, что его коротко постриженные волосы царапнули мне щеку, а благоухание его одеколона пощекотало мне ноздри, да и его наверняка коснулся запах пота слуги. И вот он — водитель, а я — пассажир.