Белый Тигр - Страница 40

На следующий вечер все повторилось.

На третий день он снова напился. Но сознания не терял.

— Поехали куда-нибудь, — говорит. — Куда хочешь. По магазинам. По гостиницам. Куда угодно.

Мы покружили вокруг отелей и торговых центров Гургаона. Он, нахохлившись, уныло сидел на заднем сиденье. Даже по сотовому ни с кем не говорил.

Когда в жизни хозяина воцаряется хаос, в жизни слуги происходит в точности то же самое.

«Может, ему до смерти надоел Дели? — подумал я. — Может, ему хочется обратно в Дханбад? А что тогда будет со мной?»

У меня скрутило кишки. Я даже испугался, что обгажусь прямо здесь, в машине.

— Остановись, — прохрипел он.

Распахнул дверь, схватился за живот, сложился пополам — и его обильно вырвало на дорогу.

Я вытер ему рот ладонью, помог выйти, похлопал по спине. Мимо нас с ревом проносились машины.

— Вы слишком много выпили, сэр.

— Почему люди пьют, Балрам?

— Не знаю, сэр.

— Ну да, ты ведь из касты трезвенников... Ну так я тебе скажу, Балрам. Люди пьют, потому что им опротивела жизнь. Мне казалось, каста и религия в наше время не имеют значения. Отец сказал мне — не женись на женщине другой веры, на что я ему...

Мистер Ашок резко отвернулся, набычился, но рвоты на сей раз не последовало.

— Порой я не понимаю, Балрам, зачем мы живем. Серьезно, не понимаю...

Сердце у меня екнуло. Как это зачем ты живешь? А вот чтобы платить мне три с половиной тысячи рупий в месяц. Коли помрешь, кто мне заплатит?

— Надо верить в Бога, сэр. Искренне верить. Моя бабушка говорит — поверишь в Бога, тебе улыбнется удача.

— Это правда. Без веры никуда, — всхлипнул он.

— Жил однажды человек, который потерял веру. Знаете, что тогда случилось?

— Что?

— У него буйвол околел.

— Ясно, — засмеялся мистер Ашок.

— Да, сэр, взял и околел. А на следующий день этот человек сказал: моя вера вернулась ко мне, и попросил у Бога прощения. Угадайте, что произошло тогда?

— Буйвол воскрес?

— Точно!

Он опять засмеялся. Я подкинул ему еще историю в том же духе, и он посмеялся еще.

Такие теплые отношения между хозяином и слугой — где это видано? Он был такой беспомощный, такой потерянный, и мне вдруг стало его страшно жалко. Вся обида за то, что он накинулся на меня после побега Пинки-мадам и чуть не убил, прошла. Это Пинки-мадам во всем виновата. Мистер Ашок ни при чем.

Я долго заговаривал ему зубы, пичкал мудрыми деревенскими притчами — половину я слышал от бабушки, другую половину придумал сам на ходу, — а он согласно кивал в ответ. Ну точно сцена из «Бхагавадгиты», когда наш повелитель Кришна — вот вам еще один знаменитый шофер, оставивший след в истории, — тормозит колесницу и делится со своим седоком премудростями насчет жизни и войны. Я пускался в рассуждения, я шутил, я возвышал голос, даже песню спел — только бы мистеру Ашоку стало повеселее.

«Малыш, — думал я, поглаживая хозяина по спине, когда его снова вырвало, — жалкий ты мой».

Приступы рвоты следовали один за другим, я вытирал ему ладонью губы, ворковал на ухо ласковые слова. Сердце мое сжималось от жалости, и я уже не знал, где у меня искреннее чувство, а где хитрый расчет. Да и ни один слуга, коснись его отношений с хозяином, не скажет точно, что идет от души, а что от головы.

И что на переднем плане — ненависть или любовь?

Не все так просто в петушиной клетке, в самом себе поди разберись.

Утром я отправился в придорожный храм у нас в Гургаоне, положил рупию перед двумя местными истуканами и попросил их вернуть Пинки-мадам и чтобы они с мистером Ашоком жили долго и счастливо. И никуда не уезжали из Дели.

*** * ***

Через неделю приехал из Дханбада Мангуст. Мы с мистером Ашоком встретили его на вокзале.

С его прибытием для меня все изменилось. Теплым отношениям между мной и мистером Ашоком сразу настал конец, золотые денечки близости канули в прошлое.

Снова я был только шофер. Снова мне оставалось только подслушивать.

— Я говорил с ней вчера вечером. В Индию она не вернется. Ее родители только рады. Тут всего один выход.

— Не волнуйся, Ашок. Все идет нормально. Не звони ей больше. Я сам проведу все переговоры из Дханбада. Если ей вдруг понадобятся твои деньги, я мягко намекну насчет ДТП.

— Я расстроен не из-за денег, Мукеш.

— Знаю, знаю.

Мангуст положил руку мистеру Ашоку на плечо — как, бывало, Кишан мне.

Мы проезжали мимо трущоб — длинных рядов палаток, служивших приютом строительным рабочим. Мангуст что-то говорил, но мистер Ашок его не слушал, глядел в окно.

Я посмотрел в ту же сторону. Мимо промелькнула освещенная изнутри палатка: три тени — муж, жена и ребенок — собрались вокруг семейного очага. Семейного — почему-то это особенно чувствовалось. Я понял, что переживает сейчас мистер Ашок.

Он приподнял руку — вот сейчас коснется меня — и обнял Мангуста за плечи.

— В Америке я считал семью обузой, не стану отрицать. Когда вы с отцом уговаривали меня не брать Пинки в жены, так как она из другой касты, я пришел в бешенство, не стану отрицать. Но ведь без семьи мы ничто. Пустое место. Пять ночей рядом со мной не было никого, только шофер. И вот наконец появился ты, близкая душа.

Я поднялся вместе с ними в квартиру, Мангуст велел накормить их, и я приготовил даал, чапати и окру, и накрыл на стол, и вымыл потом посуду.

За ужином Мангуст сказал:

— Если тоска заедает, Ашок, попробуй заняться йогой и медитацией. На телевидении есть мастер-класс йоги, каждое утро ведущий программы делает вот так...